Первая мировая война и русская литература

Любовь Столица — «Русь. Третья книга стихов». М., «Новая жизнь», 1915, тираж — 1000.
У Л.Столицы «язык народного говора», ее песни выразительны, но однообразны по построению (А.Журин, Св. Журн., № 12, Нов. Кн.). «Деревенская жизнь в изображении Л.Столицы спокойна и величава… эпически проста», «это не Россия. Это Русь», «это смелое изображение души ее народа» яркими «малявинскими красками», не списанными «рабски с натуры». «Солдатские песни» — «холодны и надуманы» (Федор Б., «Мир женщины», 1915, № 3, с. 8–9).

В.В.Розанов — «Война 1914 года и русское возрождение». Пг., тип. А.С.Суворина, 1914, тираж — 3050 (2-е изд. — февр. 1915 г., тираж — 2000).
Война, и «В.В.Розанов тут как тут, спешит, суетится, что-то доказывает» и все в казенно-приподнятом тоне, но «не поздоровится России от этого возрождения». Война, для Розанова, крах европейской культуры и торжество славянофильства, однако «черносотенные ламентации о любви к русскому народу» не внушают доверия у автора, писавшего в «Уединенном» и «Опавших листьях» о своем «отвращении» к народу (В.Гусин [В.П.Полонский], Лет., 1916, № 1). «Книга блестящая и возмущающая" «равнодушием к добру и злу», служит делу злобы, а не мира». «Обоготворение войны так же недопустимо, как недопустимо обоготворение революции или государства». Розанов «не мог противостоять потоку националистической реакции 80-х годов, не мог противостоять потоку декадентства в начале XX в., не мог противостоять революционному потоку 1905 г., а потом новому реакционному потоку, напору антисемитизма в эпоху Бейлиса, наконец, не может противостоять… подъему героического патриотизма и опасности шовинизма». «В своем рабьем и бабьем млении перед силой государственности… Розанов доходит до того, что прославляет официальную правительственную власть за ее гонения против славянофилов… Чиновник для него выше писателя. Чиновничья служба — дело серьезное, а литература — забава» (Н.Бердяев, «О «вечно бабьем» в русской душе», Бирж. Вед., 1915, 14–15 янв.). В «блестящем кавалерийском наезде» Бердяева на Розанова сказывается «старый барский трансцендентизм в отношении к народному телу»; в претензии к «вечно-бабьему» имеются в виду не личные грехи Розанова, а «грехи русской души». «Грешок» Розанова в том, что он «слишком термометричен»: «на дворе ведро — и у него бодро; на дворе ненастье — и у него бездорожье» (В.Ф.Эрн, «Налет валькирий (Ответ Н.А.Бердяеву)», Бирж. Вед., 1915, 30 янв.). Книга Розанова «великолепный гимн силе», в данном случае силе армии, которую он ставит выше «святости», искусства и т.д. (П.Березин, Совр., 1915, № 5). Розанов — оторванный от действительности «интеллигент», но не «левый», а «правый»; он «вопил», что Россия «ожидовела» и «погибла», тогда как народ жил «вдохновенной и полной жизнью» (Т.Ардов [В.Г.Тардов], Утро Рос., 14 дек.). Правильно связав войну с «концом гнилого космополитизма», Розанов на деле наследник «официальной народности», а не славянофилов (Б.Савинич, Утро Рос., 1915, 1 янв.).
27 ноября С.Н.Булгаков благодарит автора за присланную «прекрасную книжку… Это истинно русские чувства, слова, и любовь к народу и солдату, и понимание, единственное по художеств. силе выражения». На письме помета В.В.Розанова о С.Н.Булгакове: «есть что-то сухое и «не нашенское» в нем. Чем выше я его ценю, тем менее я его люблю» (“Вестник русского христианского движения”, 1979, № 130, с. 170).

В.Хлебников — «Битвы 1915–1917 гг. Новое учение о войне». Предисловие А.Крученых. Пг., «Журавль», 1915, тираж — 700.

Ив.Шмелев — «Рассказы». Т. V. М., Кн-во писателей, 1914, тираж — 2200 («Волчий перекат», «Виноград», «Росстани»).
Вывод о «несправедливости общественных отношений» не выдвигается и не заостряется автором, но все же рождается у читателя ([А.М.Редько], Р. Зап., 1915, № 2, Нов. Кн.). Это «писатель, связанный с почвой, с землей, с демократией не мыслью, а нутром» (В.Львов-Рогачевский, Еж. Журн., 1915, № 6). «Мертвый оптимизм» Шмелева был принят «за радостное утверждение жизни». Залог его успеха в том, что после «модернистского похмелья» читатель возвращается к быту, к беспроблемному творчеству; в нынешнем Шмелеве нет ни страдания, ни радости, ни борьбы, ни жизни, «есть лишь дыхание космоса». Его творчество — «логическое завершение творчества Андреева, Арцыбашева, Ремизова, Сологуба», рассказывающих «о бессмысленности существования человека». Но Шмелев «страшнее «Стены» Андреева». В лучшем рассказе «Росстани», посвященном смерти, говорится «о чем угодно, но только не о смерти» (М.Левидов, «Писатель без человека», Журн. Журн., 1916, № 6).

М.Горький — «Детство», [Собр. соч.], т. 20. Пг., «Жизнь и знание», 1914, тираж — 10400.
«В другое время о ней много говорили бы и писали: это необыкновенно ярко и выпукло выписанные бытовые картины, воспоминания детства, прошедшего в тупо-темной и жестокой среде мещанства… «Свинцовые мерзости» взаимной ненависти и ожесточения заслоняют порою то свежее, сильное и здоровое, что было в этой среде… и что заставило писателя не потерять веры в возрождение народа: типы бабушки, замечательной хранительницы легенд и песен, отца… и немногие другие… Книга будет читаться долго, и как автобиография, и как бытовые правдивые картины широкой полосы простонародной жизни» (Вест. Евр., 1915, № 1, Библиограф. листок). «Среди многочисленных портретов людей… личность самого рассказчика как будто намеренно затушевывается автором», но это лишь кажущийся недостаток. Книга встает в ряд «Детства» и «Отрочества» Л.Толстого, «Истории моего современника» В.Короленко. «Душа Алеши Пешкова… представляла улей, куда пчелы вместе с медом сносили и воск и всякий сор… Мы знаем, что впоследствии случились события, встретились люди, благодаря которым произведена была капитальная чистка улья… Будем надеяться, что и об этом… самом интересном и поучительном периоде жизни Пешкова, М.Горький поделится с нами своими воспоминаниями» (В.Кранихфельд, «Утро жизни», Совр. Мир, № 12). В «Детстве» творчество Горького «вдруг поднялось до высот, которых не достигало никогда в самое громкое время его начальных успехов, «явило величайший образец мастерства, на которое только способен художник». В произведениях Горького живет мастеровая Россия и лишь «представляется живой — Россия фабрично-заводская», также не дается Горькому интеллигентная и крестьянская Россия (А.П-в, «О художественном творчестве Горького (По поводу его «Детства»)», Киев. Мысль, 1915, 2 мая и 23 июля). «Светлый оптимизм» и «твердая вера в человека» позволяют Горькому бесстрашно описывать «свинцовые мерзости дикой русской жизни»; после «цветистых» «Мальвы» и «Челкаша» страницы «Детства» поражают «простотою и искренностью тона» (Е.Колтоновская, «Речь», 1915, 25 мая). «Его тщательно готовили в каторжники, а он сделался знаменитым писателем», «драгоценнейшим на Руси человеком». «С колыбели его стихия — Мятеж!.. Хоть бутылкой, но бей по железу!» «Эта страшная повесть о страшном — нисколько не страшна… От нее словно сияние идет… Это — самая веселая, мажорно-счастливая книга изо всех за десятки лет… Странно, что о ней не кричат, не приветствуют ее в газетах и журналах!» «Горький, первый из русских писателей, религиозно уверовал в труд. Только поэт-пролетарий, поэт-цеховой, сын драпировщика, внук бурлака мог внести в наши русские книги такую небывалую, новую тему. До него лишь поэзия непротивления, неделания, мления, оцепенения, коснения была в наших книгах и душах» (К.Чуковский, «Утешеньишко людишкам», «Речь», 1915, 5 и 12 июля). От повести остается «гнетущее впечатление», которое не рассеивается даже тогда, когда вспоминаешь светлый образ бабушки. «Правда выше жалости», провозглашает художник; его книга совершенно свободна от доктринерской пропаганды (А.Гвоздев, Сев. Зап., 1916, № 2). «На этих страницах исподволь вырисовывается облик обозленного и своенравного мальчика, в душе которого незаметно зреют… семена горького, жгучего протеста» (М.Королицкий, «Творчество Горького последних лет», Вест. Евр., 1916, № 5). «Детство» Горького — «книга большого писателя и большого человека. Ее время придет, она будет оценена…» (З.Гиппиус, «Предмет десятой необходимости», Утро Рос., 1916, 17 сент.).
«Прочтите «Детство» Горького,— писал А.Блок П.С.Сухотину 22 февраля 1916 г. — независимо от всяких его анкет, публицистических статей и прочего. Какая у него бабушка!» (т. 8, с. 456).

В ноябре в Религиозно-философском обществе в Петрограде З.Н.Гиппиус прочла доклад о войне: «Я говорила вообще о «Великом Пути» [опубл. в журн. «Голос жизни», № 7] (с точки зрения всехристианства, конечно), об исторических моментах, как ступенях… Да, что война — «снижение», это для меня теперь ясно. Я ее отрицаю не только метафизически, но исторически… И лишь практически я ее признаю… От этого я с правом сбрасываю с себя глупую кличку «пораженки"… Были горячие прения… Карташев… сказал ужасную фразу: «…если не принять войны религиозно…» Меня поддержал, как всегда, М[ережковский] и мой большой единомышленник на войне и антинационализму (зоологическому) — Дмитрий [Д.В.Философов]» (З.Гиппиус. Живые лица. Кн. I. Тбилиси, 1991, с. 239).

Антон Крайний [З.Н.Гиппиус] — «Наше будущее» («День», 25 ноября). Война благотворно подействовала на молодежь, не находившую себе места в жизни,— «подогрела кровь, дала содержание, смысл жизни…"

Д.Мережковский — «Два ислама» (Р. Сл., 13 ноября). Война — это «начало конца или, вернее, начало всех концов». «Ислам живет войною; христианство войну изживает».

Е.Колтоновская — «Литература и война (Параллели)» (Вест. Евр., № 11). Нельзя отвести глаз от ослепительного, «бурлящего перед нами моря — от чудес воодушевления и героизма. Мы ли это? Как связать это яркое настоящее с тусклым прошлым? И какая литература способна отразить эту новую блестящую жизнь?.."

В Петрограде Главное управление по делам печати [т.е. цензурное ведомство] устроило выставку «Война и печать». Книг и даже брошюр на выставке мало, больше всего карт, лубков и открыток. Драматическая цензура выставила диаграмму, из которой явствовало, что за август — первую половину ноября представлено на утверждение 178 «патриотических» пьес. Из них на сценах идет не более дюжины, и почти все «безнадежно плохи». Показанные на выставке лубки — «литература жестокая, бьющая на низменные и грубые инстинкты». В заключение корреспондент со скрытой иронией замечает: «Военная цензура, имеющая, как известно, также довольно близкое отношение к «Войне и печати», совершенно не представлена» (С.Б., «Война и печать», Р. Вед., 23 ноября; см. также «Речь», 21 ноября).

В.Маяковский — стихотворения «Скрипка и немножко нервно» («Театр в карикатурах», 30 ноября), «Мама и убитый немцами вечер» и статьи «Штатская шрапнель», «Поэты на фугасах», «Вравшим кистью», «Теперь к Америкам», «И нам мяса!», «Не бабочки, а Александр Македонский», «Россия. Искусство. Мы», «Без белых флагов», «Война и язык» («Новь», 12–20, 23, 27 ноября). В статьях развивались мысли о новом искусстве: «Какофония войны» смела искусство, обслуживающее «поросшего покоем обывателя» (Бальмонт, Брюсов, Ахматова, Северянин, Вербицкая, Репин, Коровин, Васнецовы) и «вчерашнюю красоту», держащуюся «за зеленую юбку деревни»; «готические арки» уступят место «тысячеэтажью небоскребов». «Какая великолепная вещь война!" «Можно не писать о войне, но надо писать войною!» Молодые художники (М.Ларионов, Н.Гончарова, И.Машков, П.Кончаловский, А.Лентулов, Г.Якулов, Д.Бурлюк) должны «с негодованием отвергнуть… руку примирения, протянутую стариками». На смену «тихих, долгих, бурсацких периодов Гоголя» должна прийти «ударная, сжатая речь" «поэзии борьбы» (Маяковский, Хлебников, Крученых). «Слово — самоцель». «Пересмотр арсенала старых слов и словотворчество — вот военные задачи поэтов».
20 ноября в газете «Новь» появилась страница «Траурное ура», составленная В.Маяковским. Помимо его стихотворения, в ней помещены стихи Б.Пастернака «Артиллерист стоит у кормила», Н.Асеева, К.Большакова, Д.Бурлюка.

З.Гиппиус — «С любовью» («Поэты не пишите слишком рано… В часы неоправданного страдания И нерешенной битвы,— Нужно целомудрие молчания И, может быть, тихие молитвы…» (Бирж. Вед., 16 ноября).

С.Городецкий — «Солдатка» («Но не страшно бабьему Сердцу моему. Опояшусь саблею И ружье возьму…») (Бирж. Вед., 19 ноября).

Ф.Сологуб печатает стихи и прозу о войне: «Осенняя могила», «Танин Ричард», «Дождь и сон», «Св. Георгий Победоносец», «Побеждайте» (Бирж. Вед., 9, 16, 23, 26, 30 ноября), стихотворение «Лихорадка окопов» («Нет лучше скорее в штыки бы…») («День», 1 ноября).

А.Блок — «Когда замрут отчаянье и злоба…» (Еж. Журн., № 11).

В.Брюсов продолжает печатать военные корреспонденции (Р. Вед., 6, 12, 20, 21 ноября).

М.Пришвин — очерки «На братскую линию», «Странствующая солдатка» («Речь», 30 окт., 2, 11, 13, 16 ноября).

К.Тренев — «В пути» (Сев. Зап., № 10–11).

Ал.Н.Толстой — «Письма с пути» (Р. Вед., 4, 7, 14, 16, 23 ноября).

К.Бальмонт — «Благовест боя» («Когда заговорит Россия, То громы неба говорят»), «Мать» («Но вот, перебирая четки, Благословляю смерть твою!») (Р. Сл., 9 ноября).

С ноября «Русское богатство» стало выходить под названием «Русские записки» (ред. В.Н.Цеховская, изд. Н.С.Русанов). Имя прежнего издателя — В.Г.Короленко — пришлось убрать, однако в первом же номере были напечатаны новая редакция повести Короленко «С двух сторон (Рассказ моего знакомого)» и статьи прежних сотрудников журнала — Н.И.Кареева, С.Я.Елпатьевского и других.
9 декабря А.В.Пешехонов писал В.Г.Короленко: «В течение двух с лишком месяцев мы пытались восстановить свою фирму. Использовали всевозможные связи — в конечном счете очень даже влиятельные — и все-таки без толку… Клиентов начали удовлетворять изделиями русановской фирмы…» (РГБ, ф. 135, разд. II, карт. 31, ед. 56).
Горький сообщил Е.П.Пешковой 26–29 ноября: «Вышло «Русское богатство», интересная книжка» (Арх. Горького, т. IX, с. 163). В.С.Войтинский написал Горькому 19 декабря о № 1 «Русских записок»: «Прекрасный, культурный и честный журнал. Откиньте пару неважных статей,— остальное превосходно. Так ведь не исчез круг читателей этого журнала!» (ЛН, т. 95, с. 929).
В.Буренин не преминул подчеркнуть бесполезность «этого переодевания из одной обложки в другую». «Для наглядного убеждения читателей, что «Русские записки» есть не что иное, как то же «Русское богатство», в первой же книге «Записок» поспешил появиться самый главный, самый признанный метр г. Короленко», напечатав «старую беллетристическую труху» из своей «никому не интересной» студенческой юности (Н. Вр., 1915, 3 апр.).

5 ноября 1914 (18 ноября 1914 г. по н.ст.)
На Восточном фронте германские войска прорывают оборону русских войск в районе Кутно.

6 ноября 1914 (19 ноября 1914 г. по н.ст.)
Началось сражение на реке Бзура (19 ноября - 20 декабря) между австро-германскими и русскими войсками в ходе Первой мировой войны 1914—1918 годов.

9 ноября В.Г.Короленко пишет дочери из Лардена (Франция): «Кроме войны и ее безобразий,— закрытие «Русского богатства"… А теперь новый удар: Розинер [зав. изд-вом А.Ф.Маркса]… прислал телеграмму: цензура запретила «Бытовое явление», «Черты военного правосудия», «Дело Глускера», «О свободе печати» и судебную речь по поводу последней статьи. Можно сказать, что из моей публицистики вынули душу… Ничего «специально» относящегося до военных действий тут не было, и в свое время все прошло… По-видимому, в России теперь существует предварительная цензура…» («Согласие», 1994, № 1, с. 195; т. 9 Короленко вышел с пометой, что упомянутые статьи не включены «по независящим от автора и редакции обстоятельствам». Полн. собр. соч. Т. 1–9. Пг. изд. т-ва А.Ф.Маркс, 1914, прилож. к журн. «Нива», тираж — 200000).

19 ноября 1914 (2 декабря 1914 г. по н.ст.)
В германском рейхстаге происходит голосование по военным кредитам. Карл Либкнехт голосует против.

20 ноября в «Русском слове» опубликовано письмо А.И.Куприна, который отказывается от празднования 25-летия своей литературной деятельности и просит передать деньги, которые должны быть потрачены на чествование, «героям нашей великой армии».